Влияние гендера на подходы к решению кризиса, вызванного произвольным задержанием на северо-востоке Сирии является глубоким и при этом часто недооценённым. С 2019 года, когда террористическая организация «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ, ISIL, Daesh)[1] утратила контроль над территориями, тысячи людей продолжают находиться в лагерях и местах содержания под стражей в условиях, которые широко характеризуются как гуманитарная катастрофа. Для тех, кто оказался там, и для тех, кто был репатриирован, исход во многом определяется их гендером. В этой статье рассматривается, как гендер влияет на процессы репатриации и уголовного преследования, и почему признание этих факторов является ключом к формированию справедливых, эффективных и устойчивых решений.
Как гендер влияет на репатриацию
Гендер играет важную роль в принятии решений, связанных с репатриацией. Государства сталкиваются со сложной задачей, а именно, идентифицировать своих граждан и понять их прошлый опыт среди разнородных групп в лагерях и тюрьмах. Среди находящихся там людей присутствуют самые разные категории: боевики, присоединившиеся к террористическим организациям по идеологическим, финансовым или иным причинам; жертвы торговли людьми, оказавшиеся в зонах конфликта с использованием классических приёмов вовлечения в сети эксплуатации; жертвы, совершенных серьезных международных преступлений; беженцы и мирные граждане (Amnesty International, 2024, p. 50; Commission of Inquiry on SAR, 2020, p. 15). Эти категории включают как мужчин, так и женщин, взрослых и детей.
Когда мы думаем о жертвах терроризма, политического насилия или организованной преступности, перед глазами часто встаёт женский образ. Однако реальность куда сложнее. Несомненно, многие женщины и девочки тяжело пострадали от ИГИЛ: их насиловали, продавали, эксплуатировали и убивали. Например, исследование о взаимосвязи терроризма и торговли людьми показывает, что женщины и девочки, оказавшиеся под контролем ИГИЛ, нередко были обмануты иллюзией романтических отношений и брака, похищены родителями или родственниками, принуждены к поездке или были обмануты фиктивными предложениями по работе в странах, соседствующих с Сирией (OSCE, 2021). Но аналогичным образом страдали и мужчины, и мальчики, так как их также обманывали ложными обещаниями трудоустройства или насильно увозили (OSCE, 2021). И мужчины, и женщины подвергались сексуализированному насилию, хотя женщины были значительно более уязвимы к эксплуатации.
Когда мы думаем о террористах, мы, напротив, чаще представляем мужчин. Но и здесь реальность сложнее. Мужчины, действительно, вербовались в основном как боевики, а мальчиков нередко с юных лет подвергали военной подготовке (Vale, 2018, 2022). Многие женщины и девушки выживали, вынужденно вступая в браки с боевиками, занимаясь домашним трудом и воспитанием детей (Vale, 2022). Однако некоторые женщины исполняли активные роли, а именно, вербовали, распространяли пропаганду, а порой и участвовали в боевых действиях (Kumar, 2021). Международное сообщество признало, что и женщины, и дети могли выполнять разные функции в зонах конфликта, от пособничества и логистической поддержки до прямого участия в терактах (UNSC Resolution 2396, 2017). Подобные явления не ограничены одним регионом: женщины-смертницы на Северном Кавказе, в Северной Ирландии и на Шри-Ланке являются лишь некоторыми примерами этого феномена (Vale, 2024).
Гендер также определяет, кто остаётся в лагерях вместе с матерями, а кто подлежит разлучению. Автономные власти[2] разлучают мальчиков примерно с десяти лет и помещают их в «реабилитационные центры», где они остаются до совершеннолетия, после чего, как правило, переводятся во взрослые тюрьмы (Ní Aoláin, 2023). Для подростков-мальчиков это означает исчезновение из поля зрения репатриационных программ и почти неизбежное попадание в тюрьму.
Гендерные нарративы оказывают ключевое влияние на решения о репатриации (Stenger, 2023, pp. 12–13). Мужчины и юноши воспринимаются государствами как угроза, как источник опасности, поэтому их шансы на возвращение крайне невелики. Женщины и девочки, напротив, чаще считаются жертвами и имеют гораздо больше возможностей на репатриацию. Центральная Азия, регион, репатриировавший больше всего граждан, демонстрирует эту тенденцию особенно ясно: из примерно 2 100 репатриированных четырьмя странами Центральной Азии только 37 — взрослые мужчины, 516 — женщины, остальные — дети обоего пола.
Как гендер влияет на судебное преследование
Гендер формирует и подходы к уголовному преследованию. В контексте иностранных боевиков в Сирии и Ираке, женщины и дети чаще всего упоминаются как члены семьи (Stenger, 2023, p. 9). Одни государства рассматривают женщин как жертв и предоставляют им почти полную амнистию, другие же преследуют их наравне с мужчинами (Stenger, 2023). Распространённый стереотип относительно женщин как на слабых, неопасных, прежде всего матерей, помогает им избежать подозрений (Vale, 2024). Особенно в патриархальных обществах женщины воспринимаются как лишённые собственной воли, верные жёны и заботливые матери, которые «не могут быть виноваты». В таком контексте государства охотно представляют себя защитниками слабых и заблудших, готовыми простить своих «детей-граждан» (Stenger, 2023, pp. 12–13). В патриархальных обществах женщины чаще всего полностью амнистируются, и лишь немногие, признанные виновными в пропаганде или вербовке, подвергаются наказанию.
Мужчины же почти повсеместно подлежат преследованию. Сам термин «иностранный боевик-террорист» традиционно ассоциируется именно с мужчинами (Stenger, 2023, p. 9). Мужчин государства видят иначе, как угрозу и как преступников (Stenger, 2023). Взрослые мужчины, подозреваемые в участии в боевых действиях или в членстве в террористических организациях (часто трактуемом максимально широко), проводят долгие годы в заключении. Их способность к принятию решений и ответственность почти никогда не ставятся под сомнение. На декабрь 2023 года в 27 тюрьмах на северо-востоке Сирии содержалось около 10 000 мужчин, включая 1 000 мальчиков и юношей, помещённых туда ещё детьми, и примерно 100 женщин (Amnesty International, 2024, pp. 11, 45). На апрель 2025 года общее число заключённых оценивалось примерно в 9 000 человек, из них 5 400 сирийцев, 1 600 иракцев и 1 500 граждан 50 других стран (UNOHCHR, 2025). Они содержатся в изоляции и не имеют информации о своём будущем (UNOHCHR, 2025).
Такая динамика может скрывать женскую активность в террористических структурах и одновременно ведёт к неравенству в правосудии, когда схожие действия получают разные юридические последствия только лишь из-за гендера.
Универсальный vs дифференцированный подход
В гендерной перспективе государства демонстрируют два основных подхода к репатриации и преследованию иностранных боевиков-террористов и их окружения. Первый — это универсальный (blanket), когда всех возвращающихся рассматривают одинаково. При этом часто игнорируется та группа, к которой применяются иные критерии, например, мужчины, которых просто не репатриируют. Второй — это дифференцированный (tailored), где решения принимаются с учётом роли, степени уязвимости, доказательств и виктимизации. Каждый вариант имеет свою цену и последствия.
Универсальный подход, безусловно, проще в реализации, экономит ресурсы и позволяет государству выглядеть решительным, но гуманным. Нередко такая политика включает амнистию для всех женщин и/или детей. Это уменьшает юридические сложности, избавляет от трудоёмких расследований и преподносится как акт сострадания. Однако у этого пути есть оборотная сторона, так как он может закрепить несправедливость, приравнивая жертв к преступникам. Например, как это случалось при ИГИЛ, когда жёны боевиков имели собственных рабынь. Кроме того, отсутствие расследований мешает выявить действительно опасных лиц, независимо от их пола.
Дифференцированный подход признаёт разнообразие среди возвращающихся и требует больших человеческих и финансовых ресурсов. Он обеспечивает индивидуальную оценку каждого случая, в зависимости от уровня риска, имеющихся доказательств, степени виктимизации и потребностей. Например, жертвам торговли людьми или сексуального насилия может предоставляться снисхождение даже при наличии совершенных преступлений, исходя из принципа неприменения наказания (UNODC, 2020, pp. 66–67). И мужчины, и женщины получают возможность доказать невиновность в рамках справедливого судебного разбирательства. Государство же может привлекать к ответственности всех, против кого имеются убедительные доказательства. Такой подход помогает избежать дискриминации, защитить уязвимых и минимизировать угрозы для общества. Возможно, оптимальным решением станет комбинация: всеобщая амнистия для детей и индивидуализированный подход для взрослых.
Заключение
Разрешение кризиса произвольного задержания на северо-востоке Сирии — это проверка способности государств вырабатывать решения, сочетающие эффективность и справедливость. Для этого необходимо осознавать и устранять слепые зоны. Одной из таких слепых зон является гендер, который пронизывает все аспекты этой проблемы. Кто репатриируется первым, кто подлежит суду, а кто остаётся в лагерях на неопределённый срок — всё это определяется не только фактами, но и гендерными стереотипами. Женщины изображаются как жертвы, или сообщницы, а мужчины, почти без исключений, как угрозы. Такая логика упрощает информирование населения, но закрепляет предубеждения, приводит к неравному правосудию и подрывает долгосрочную безопасность. Признание гендерных измерений в вопросах задержания, репатриации и уголовного преследования больше не является факультативным условием, а центральным элементом в предотвращении новых циклов маргинализации и насилия. Рассмотрение этих динамик с учётом данных и контекста поможет преодолеть нынешний кризис и заложить основу для долгосрочной стабильности и безопасности.
Настоящая публикация является частью серии мероприятий по распространению результатов проекта «Иностранные террористические боевики и их семьи: междисциплинарный анализ проактивного реагирования в Центральной Азии».
Автор доктор Елена Жирухина, Research and Training for Global Challenges, Department of Philosophy and Cultural HeritageCa’ Foscari University in Venice. Публикуется с разрешения автора
На обложке репатриация детей и женщин из Сирии в Кыргызстан. Фото пресс-службы МИД КР
Список литературы:
Amnesty International. (2024). Aftermath: Injustice, torture and death in detention in north-east Syria. https://www.amnesty.org/en/documents/MDE24/7752/2024/en/
Commission of Inquiry on SAR. (2020). A/HRC/45/31 Report of the Independent International Commission of Inquiry on the Syrian Arab Republic.
Kumar, R. (2021). Female foreign terrorist fighters: challenges in repatriation, prosecution, and rehabilitation. www.counterextremism.com|@FightExtremism
Ní Aoláin, F. (2023). Technical Visit to the Northeast of the Syrian Arab Republic. End of Mission Statement. https://www.ohchr.org/sites/default/files/Documents/Issues/Terrorism/SR/UNSRCT_Position_human-
OSCE. (2021). Trafficking in Human Beings and Terrorism: Where and How They Intersect. https://www.osce.org/cthb/491983
Stenger, H. (2023). Victim versus villain: Repatriation policies for foreign fighters and the construction of gendered and racialised “threat narratives.” European Journal of International Security, 8(1), 1–24. https://doi.org/10.1017/eis.2022.28
UNODC. (2020). Female victims of trafficking for sexual exploitation as defendants.
UNOHCHR. (2025, April 7). UN experts urge end to ISIL-related arbitrary detention in North-East Syria and accountability for international crimes. Ohchr.Org. https://www.ohchr.org/en/press-releases/2025/04/un-experts-urge-end-isil-related-arbitrary-detention-north-east-syria-and
UNSC Resolution 2396 (2017). https://undocs.org/en/S/RES/2396(2017)
Vale, G. (2018). Cubs in the Lions’ Den: Indoctrination and Recruitment of Children Within Islamic State Territory. www.icsr.info.
Vale, G. (2022). Gender-sensitive approaches to minor returnees from the so-called Islamic State. In Violence Prevention Network.
Vale, G. (2024). Women, Gender, and Political Violence. In The Unforgotten Women of the Islamic State (pp. 21–44). Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/9780198922063.003.0002
[1] Признана террористической организацией в странах Центральной Азии, а также внесена в Консолидированный список Совета Безопасности ООН (указана как QDe.115 «Аль-Каида в Ираке», «Исламское государство Ирака и Леванта»).
[2] Согласно данным Amnesty International, Автономные власти северо-восточного региона Сирии включают в себя Сирийские демократические силы (СДС) — вооружённое формирование, не являющееся государственным; другие силовые структуры, связанные с СДС, включая Силы внутренней безопасности (ISF); а также гражданское крыло СДС — Демократическую автономную администрацию Северной и Восточной Сирии (DAANES).
